В моей жизни была всего одна искренняя и всеобъемлющая любовь – это любовь к водке. Я жестоко расправлялся со всеми и всем, что стояло на пути между нами, будь то люди, карьера, увлечения и проч. Самый серьезный вызов моим взаимоотношениям с водкой бросила Оля. Это был единственный человек, которого по-настоящему любил, но когда она начала по-настоящему мешать мне пить, я пожертвовал ей ради водки.
…С Олей мы познакомились в 2004 году, когда я уже выпивал практически каждый день, но еще «культурно» и «умеренно» и, на мой взгляд, «незаметно» для окружающих (в те годы алкоголь и в самом деле, наверное, мало вредил мне, эта коварная болезнь только начинала набирать обороты).
Оля работала в одном учреждении и даже в одном отделе со мной. У красивой, чудесной и умной девушки, краснодипломницы филологического факультета, естественно, был молодой человек, но отношения у них не ладились. Уже практически расставшись со своим парнем, она как-то увидела меня на улице из окна троллейбуса – в белом костюме, с букетом цветов – и пожалела, что я иду не к ней…(позднее, окунувшись в ад моего пьянства, Оля пожалела уже о том, что вообще оказалась в том троллейбусе).
На наше первое свидание я не явился, ибо съел примерно килограмм водки и мне было не до романтики. Тогда у нас не было мобильных телефонов (хотя если бы и были, вряд ли бы я ей позвонил) и Оля, прождав меня какое-то время, просто ушла домой. Естественно, назавтра на работе я извинился перед ней, рассказав какую-то нелепую историю про пищевое отравление (тогда я уже начинал осваивать виртуозную технику обмана), и она мне поверила и простила. «Если бы я знала правду…», пожалеет Оля много позднее.
Тогда у меня было больше сил, здоровья и молодости, поэтому в своих пьянках я еще мог выделять определенное место для личной жизни. «Букетно-конфетный период» прошел по всем правилам, и мы с Олей начали встречаться.
Громом среди ясного неба стал мой приступ острого панкреатита и реанимация в 3-й ГКБ. Я смутно помню заплаканное Олино лицо, когда она увидела меня под капельницей в подключичную вену и желудочным зондом, торчащим из носа; помню, как я рассказывал ей, что отравился испорченным квасом, рассказывал так убедительно, что и сам, наконец, в это поверил…
Умница Оля, конечно же, все поняла, а что не поняла, то прочитала в медицинской литературе. Но она любила меня, и решила бороться за мою трезвость. У нее, к тому же, был под рукой, самый что ни на есть положительный пример: папы-алкоголика, который, единожды закодировавшись, не употреблял к тому времени почти двадцать лет.
Мы побывали с Олей и у частных психологов, и в медицинских центрах, и еще в ряде мест (о своем «лечении» я подробнее остановлюсь в следующих главах); Оля даже тайком съездила в какую-то деревню за «наговорной» водой и подливала ее мне в чай; но всё это, естественно, не приносило никакого эффекта. У нас в квартире как-то остановился Олин младший брат, приехавший в Минск поступать в институт. Он был очень удивлен, когда увидел, что Олин любимый, то есть я, придя домой с работы, лег спать не в кровать, а рухнул прямо на полу в прихожей.
В 2009 году Оля впервые ушла от меня. Но уходя, она всё равно оставила мне шанс, и тогда я этим шансом частично воспользовался. Ради того, чтобы сохранить Олю, я «подшился» и не употреблял почти целый год (самое продолжительное время в моей алкогольной жизни). Тогда я ничего не знал про то, что оставаться трезвым и жить трезво можно только ради себя; установка «быть трезвым ради кого-то», как показал мой опыт, не работает (не зря сказано «хочешь изменить мир – начни с себя!»).
Даже несмотря на то, что та моя трезвость была основана на страхе (страхе умереть, страхе потерять Олю и т.д.), время с весны 2009 по весну 2010 года было самым счастливым временем в моей жизни. Оля вернулась ко мне, карьера шла в гору, мы имели кучу совместных планов, планов абсолютно реалистичных, большинство из которых успешно реализовывалось благодаря моей трезвости, ведь для алкоголика трезвость это фундамент! Я выучился и сдал на права, купил машину (помню искреннюю Олину радость по этому поводу) и …«расшился». Тяга переборола самую большую и светлую мотивацию, какой я располагал. Все позднейшие попытки «завязать» окончились провалом. Страх потерять алкоголь победил и страх потери любимого человека, и даже страх смерти.
Так же окончилось и Олино терпение. В тридцатый день своего рождения Оля решила сделать себе подарок и бросила меня. Я хорошо помню свои чувства в тот момент. Это были не боль и горечь утраты, а радость, что я избавился от досадной помехи, мешающей мне «спокойно» пить. Кроме того, у меня появился «серьезный» повод, не вызывающий сомнений ни у меня, ни у моих собутыльников: «эта … меня бросила».
К счастью (или к сожалению?) пить вечно невозможно с чисто физической точки зрения. Протрезвев через пару недель, я начал осознавать, кого и что я потерял, ведь Оля была самой лучшей, чудесной, волшебной частью моей жизни. Я немного полежал в дурдоме (хотя лечил там не алкоголизм, а невроз) и попытался в очередной раз вернуть Олю. И в очередной раз мне это почти удалось, но моя первая и самая главная любовь – любовь к водке – оказалась сильнее! Без водки и трава для меня была не зеленой, и небо не голубым; алкоголь полностью управлял всей моей жизнью, в том числе и жизнью личной, хотя тогда я этого абсолютно не осознавал.
Мы договорились с Олей, что если я сумею три месяца остаться трезвым, на четвертый она выйдет за меня замуж. Она и тогда по-настоящему хотела связать со мной свою жизнь, создать семью, родить ребенка. Трезвым я оставался месяца два. В тот «прекрасный» летний день мы собирались посетить с Олей одну презентацию. До нее оставалось еще много времени, и я решил «сделать по чарке» с ребятами. Вечер того дня, как и несколько следующих дней были полностью вычеркнуты из моей жизни.
Олю я попросту пропил, а точнее, я поменял её на водку: именно с водкой у меня получился настоящий роман! Задыхаясь слезами и болью, она уехала в Могилев к родителям, а несколько месяцев позднее, успокоившись и тщательно всё взвесив и обдумав, высказала мне примерно следующее: «Я никогда не буду с тобой; даже если бы ты оставался последним мужчиной на Земле, я всё равно не была бы с тобой».
Мне не в чем упрекнуть Олю, для меня теперь уже Ольгу Владимировну; она сделала всё что могла и, наверное, даже больше, но победить алкоголизм не дано никому, кроме самого больного человека, и чего-то более могущественного, лежащего за пределами нашего понимания.
И, в качестве постскриптума, Олино письмо.
«Это унизительно и больно – хороводить хороводы, которые закачиваются разбитой жизнью обоих. Я не хочу, не желаю вдаваться в подробности твоих запоев и в их последствия не желаю вникать, не потому что я – стерва, а потому что я – человек. И как человек, я пыталась создавать наши отношения, пыталась строить наш дом, а ты использовал меня, как использовал многое другое для того, чтобы пить.
Строй свою жизнь, как считаешь нужным, а хочешь – можешь ее даже не строить. Можешь ее уничтожать, как уничтожал меня, нас, наши отношения.
У меня нет шансов быть с тобой – я больше не даю себе никаких шансов. Мы с тобой уже не вместе и, как я себе это представляю, уже никогда не будем вместе. Даже если по какой-то причине когда-нибудь я останусь одна…»
